Правосудие будучи обычным ритуалом по форме подчиняется тем же объективным игровым законам, что и любой другой ритуал. Именно не понимание этого Великими Просветителями, их обожествление рационального гуманистического начала и подвело их в реформировании. Ведь, что получается, до того времени, когда судебная власть была выделена из общей власти, акт правосудия был равно алеантен с подсудимым.
Когда правосудие осуществляется не на профессиональной основе, а по принципу ad hoc и в этом отделяет себя от, может быть, повседневной расправы властьпридержащего над народом, оно всегда в высокой степени алеантно, уже потому, что его инициатором выступает сам властьпридержащий, который не просто желает расправы, а желает именно суда, разговора, состязания.
Это и некоторая доля уважения к сопернику (подсудимому), а, к слову сказать, нормальное правосудие — удел избранных до сих пор, это и желание показать свое превосходство, это и общая превенция. Это то, что касается отношений «власть- народ- личность». Но и в самом народе судебные процедуры, ранее до разделения властей носили в высшей степени эмоциональный характер, поскольку отправлялись всем миром и по принципу праздности, свободы от повседневной рутины. Обвинители — простые граждане, народ — сопереживающий зритель.
Накал страстей здесь был обеспечен самой процедурой. Уровень алеантности, степень сопереживания и вовлеченности в процесс, ритуал, была равнозначна, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты, так как обвинителем и подсудимым люди становились лишь на время данного действия, в определенном месте (судилище), пользовались доселе недоступными им масками, полномочиями, правами.
Вот здесь -то для зрителя, на понятном ему языке ордалии, судебных речей, поединков и прочее развертывалась состязательность и агональность. Признание здесь лица виновным противоречила естественному ходу вещей, так как сам ход вещей естественным образом отправлялся ритуалом (игра переводила сформулированное заранее бытие в возможности в действительность).
Пока есть становление — нет ставшего, когда есть ставшее — нет становления. Развязка была убедительна, ни о каком обжаловании речь здесь не шла, поскольку процесс удовлетворял всех. Еще раз напомню — правосудие, судебный процесс ранее не был обязателен по каждому преступлению, это была форма дополнительной социальной деятельности, почти легально, как сказали бы сегодня, существовали институты мести, дуэли, войны, военных походов, наемных убийц и прочее.
Предаваемый суду, как правило, был высокого сословия, конечно при желании мог сбежать, хотя это было бессмысленно, так как в древности ссылка и изгнание были приравнены к смертной казни. Ритуал исполнял свою функцию — снимал социальные противоречия в полном объеме, если он их не снимал, то кооптировал в «круг человека», тем самым обеспечивая их адаптацию, посвящение.
Теперь посмотрим, что стало с правосудием с претворением в жизнь Теории разделения властей в современном государстве. Разделение властей — это прежде всего изоляция каждой ветви власти от любой другой деятельности, которая, соответственно, в эту ветвь власти не входит. Далее — запрет на занятие какой — либо другой деятельностью.
Как следствие, сегодня мы имеем судью, который прежде, чем стать судьей, как минимум 5 лет проучился на юридическом факультете, затем 5 лет отработал, затем получил пожизненное назначение на должность, с запретом занятия любой другой деятельностью.
Что это означает с точки зрения отправления ритуала? Это означает, что сущностью его жизни отныне стала пожизненное (а не одна вечность не длится дольше жизни человека) отправление правосудия. Закон людологии гласит о том, что уровень алеантности субъекта (вне зависимости от того знает он, что играет или не знает, что играет) напрямую зависит от количества участий в энтелехии парадигмы, субъектом которой он является.
Проще говоря, уровень алеантности игры падает с количеством ее повторений для одного и того же субъекта, вплоть до автоматизации его действий, стабилизации их образом, о котором писал М. К. Петров, с вытеснением из сознания субъекта (целевой причины) какой — либо социальной нагрузки таких действий (навык).
Посмотрим на другого участника правосудия - государственного обвинителя, представленного вообще не лицом, а государственным органом — прокуратурой в целом (1). Там вообще об алеантности не приходится говорить, так как государственные органы ее не испытывают по определению, равно, как не имеют чести, совести и достоинства. Но в любом случае, любой прокурор, поддерживающий государственное обвинение, так же юрист с 5 летним стажем обучения, как минимум.
Еще один представитель парадигмы правосудия — защитник на профессиональной основе, адвокат. Для того, чтобы стать адвокатом необходимо иметь высшее юридическое образование, двухлетний стаж работы, итого 7 лет. Ну последний представитель еще хоть как- то может разделить ту степень алеантности, которую испытывает подсудимый, все зависит от суммы обещанного гонорара (хотя и он сейчас quasi запрещен) в случае успеха.
Теперь посмотрим на две фигуры, вид которых неизменно в суде вызывает ассоциации с Алисой в Зазеркалье и Стране чудес — потерпевший и подсудимый. Ну если, фигура потерпевшего еще факультативна для нашего правосудия (не все преступления предполагают потерпевшим гражданина, физическое лицо), то подозреваемый, обвиняемый — обязательная, вне зависимости от того участвует он в суде очно или заочно ( заочное участие — это, кстати, уже совершеннейшее погружение правосудия в область «вещи для себя самой»). Нетрудно догадаться, что и потерпевший, и подсудимый не обладают тем отношением к производству по делу, которое имеет место быть у нашей тройки.
Степень алеантности здесь не то, чтобы отличается в разы, чудовищность отличия продуцирует совершенно разные парадигмы бытия. Не забудем — игра это то, что переводит материю (бытие в возможности) в форму (бытие в действительности).
Пониженная степень алеантности нашей тройки (в особенности судьи и прокурора) просто не позволяет им понять чего желает подсудимый и потерпевший, каково содержания их бытия в возможности, что они видят в содеянном, как к этому относятся, что необходимо для того, чтобы исправить совершенное.
И наоборот, абсолютно повышенная степень алеантности подсудимого и потерпевшего, а тем более отсутствие у них «именного ключа» для проникновения в парадигму правосудия (знания законов, в общем всего того, что составляет профессионализм «нашей тройки») не позволяет им даже адекватно отвечать на просто поставленные вопросы, не говоря уже о кооптировании вих бытие в возможности исправляющего начала, приводящего их к истинному состоянию самосознания и самооценки.
Эти люди присутствуют в зале суда в качестве предметов, ни не только не кооптированы в систему ритуала как участники, но они лишены такой возможности самим ритуалом в силу того, что ни его бытие в возможности (понятие преступления), ни форма его реализации (уголовно- процессуальная форма) недоступны их восприятию, а если бы даже и были доступны, то их представления, возникающие в ходе судопроизводства и позиции, которые им кажутся уместными в силу их эмоционального состояния, являются недоступным для тройки профессиональных участников, которые в силу своего статуса не могут быть на одной степени сопереживания.
Для того, чтобы правосудие снимало противоречия оно должно находиться в той же области бытия, что и потерпевший и подсудимый.
Совпадать в области бытия в возможности и энтелехии. Иначе это не правосудие, а жертвоприношение, где подсудимый — жертвенный барашек, а потерпевший — символ, элемент ритуальности, лишенной социально значимой функции.
Как это ни печально, но современное правосудие именно таково, за редким исключением под названием суд присяжных. (2) Это невозможно в любом случае, если степень алеантности в игре субъектов различна до степени абсолюта. Для судьи 1001 процесс никогда не будет, как первый для подсудимого.
Данная позиция не означает, что необходимо упразднить разделение властей, но вот, допустим, вызывать судью (3), чье решение обжалуется, в кассационную инстанцию в качестве защитника своего решения, привлечь его к обоснованию собственного приговора, вменив кассационной инстанции презумпцию неверности обжалуемого приговора, необходимости его отмены, указав, что такая ситуация возможна только по кассационной жалобе защиты, но не по представлению обвинения, — вот это действенный механизм и повышения степени алеантности судьи, и реализации механизма презумпции невиновности даже в столь куцем виде, как сегодня.
А если установить еще уголовную ответственность и прописать процедуры упрощенного привлечения к ответственности!
Необходимо четко понимать, что степень реализации бытия в возможности в действительность, а, следовательно, уровень отформатированности реальности именно данным бытием в возможности напрямую зависит от качества игровых действий участников реализации.
Правосудие с его мантиями, «выходами в процесс», трансформациями «судья — суд», «человек- подсудимый», «прокурор- государственный обвинитель», «жертва- потерпевший»- это особая сфера, игровая сфера реальности. И если мы не хотим, чтобы в конце концов правосудие вытеснило ту самую социальную нагрузку, заменив ее собой (а таково свойство любого навыка), нам необходимо поддерживать надлежащий уровень алеантности в данной парадигме, структурировав ее в соответствии с ее естественными законами организации социальной материи.
Уже сейчас из ст. 73 УПК РФ убрана истина как цель судопроизводства, вопреки презумпции невиновности вменена обязанностьдоказывания обстоятельств, исключающих преступность и наказуемость деяния, обстоятельств, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности (ст. 73 ч. 1 п. 5, 7 УПК РФ).
И понятно, что с позитивистской точки зрения здесь нет конкуренции с принципом презумпции невиновности, так как речь не идет о субъективной стороне преступления, но по сути же это правило lex specialis derogat generali, исключающее и так зыбкие элементы механизма реализации презумпции невиновности.
Для того, чтобы правосудие вернулось к своей функциональности, снятию социальных противоречий, суд при разрешении дела должен исчерпывающим образом учитывать содержание бытия в возможности подсудимого, включать его в процесс, персонифицировать его в данном процессе, структурировать единобытие, устойчивую эмоциональную связь.
В противном случае суд превращается в кухню, предназначение которой не только приготавливать пищу, но прежде всего рвать все ассоциативные и причинно — следственные связи между убийством живого существа и ежедневным необходимым во многом приятным времяпрепровождением.
Функция правосудия не в угнетении, а в убеждении посредством уголовного процесса, переубеждении, если не подсудимого, то общества как зрителя, в крайнем случае — потерпевшего, пропагандировании того, что защищает Уголовный закон.
На современном этапе развития, поскольку уже ничего не вернешь, презумпция невиновности должна быть законодательно абсолютизирована как четкий ряд механизмов противодействия обвинению, исполняемых зеркально действиям обвинения, при этом не допустимо уравнивание в правах обвинения и защиты.
Защита должна иметь и преимущества темпов, и преимущества в доказывании, так как она руководствуется прежде всего альтернативным бытием в возможности обвинительному, не базирующемуся на фактах, которыми располагает обвинение с начала возбуждения уголовного дела. Только в данном случае возможно воссоздание и возврат функции правосудия.
Полномочия защитника по сбору доказательств, именно доказывание как форма «прикосновения» к любой реальности должна быть законодательно регламентирована и не подвергаться сомнению, правила получения доказательств защитником должны быть столь же регламентированы, как и для стороны обвинения, их не принятие или оспаривание — право стороны обвинения перед судом.
Защита лишена в своем сборе доказательств применения на их основе насилия, или отмены ранее состоявшихся решений субъектов предварительного расследования — это вполне достаточный круг компетенции,- поддерживающий именно специфический характер предварительного следствия. Защита ни в коем случае не должна быть делом частного характера, или ограничиваться материально- техническими ресурсами подзащитного.
Понятно, в состязательной борьбе государство vs гражданина, последний не выиграет. Но применять нынешнее правосудие к народу — это хуже любой тирании и деспотии, это чревато не только революциями, а катастрофой.
Отдельной темой стоят судебные процедуры и регламенты, которые сегодня носят символически игровой характер, но необходимо продумывать их качество с тем, чтобы они вызывали полное кооптирование субъекта в парадигму правосудия, растворяли его в себе. Это не шаманизм, — а природа человека, — игра самоорганизует любую социальную материю, творит форму. О том же, что подсудимый вправе по любому составу, в том числе и гражданско — правовому, судиться судом присяжных, мы умалчиваем, как о вещи очевидной и сомнений не вызывающей.
***
В заключении хотелось бы отметить, что правосудие — такая же парадигма бытия, как и любая другая.
Благодаря закону, она искусственно обретает себя в двух противоречиях бытия в возможности (виновен- невиновен), соответственно ее целевой причиной является — познание и фиксация результата познания.
Ее движущей причиной являются участники судопроизводства, наделенные специальными статусами.
Формальная причина обретает себя в реализации процессуальной формы, следовании закону, дуализм целевой причины рождает состязательность, которая выливается в игровое противостояние высокой степени алеантности (игру), материальная причина — представлена снятым бытием в возможности (значимостью только одного из первичных двух противоречий). Состязательность и игра будут лишь тогда, когда оба противоречия (виновен- невиновен) будут уравновешены согласно открытому более 2000 лет назад Стагиритом закону бытия в возможности.
В противном случае, когда каждое из противоречий не будет казаться истинным в отношении другого, не будет никакого правосудия. В обычных играх это называется жульничеством.
На сегодня наша уголовно- процессуальная форма не позволяет снимать такие противоречия, но это вопрос отдельной работы.
Хотелось бы пояснить -первым шагом к построению правосудия является четкое понимание того, что оно существует только как форма снятия равнозначных противоречий бытия в возможности. Развитие института презумпции невиновности, перевода его из предположения в законодательно регулируемое положение — только первый шаг.
Затем предстоит разработать форму снятия данных двух противоречий. Наиболее оптимально приближенной сегодня — является суд присяжных, но и он недостаточно игровой, присяжные не кооптируются в судебный процесс всецело настолько, чтобы игра начинала управлять их суждением. Говоря о форме снятия противоречий, мы имеем в виду именно управление игрой, написание правил данной игры и ее обеспечение- вот в этом задача государства.
Серьезность рождается там, где люди либо не знают, что они играют, либо играют людьми. Необязательно доводить до сведения субъектов правосудия игровой характер бытия той деятельности, в которой они заняты, но сама государственная власть, занятая управлением всей социальной системы, именуемой государством, должна помнить об этом. И еще одно — управлять игрой можно только через установление правил, насильно играть заставить нельзя — это то, что лежит в основе любой демократии, которую так усиленно пытается построить современность.
Не понимание опасности дальнейшей фиктивности презумпции невиновности, при медиатизации данного института как формы охраны против злоупотребления при уголовном преследовании всех и каждого, чревато гибелью Западной цивилизации в целом, так как правосудием в данном ключе в скором времени, будет утрачена способность вообще адекватно коммуницировать, а не то, что снимать социальные противоречия.
При этом следует отметить, что бытие в возможности, реализуется в область действительного в любом случае, если человек остается по обвинительному приговору суда уверенным в своей невиновности — то это еще одна область a priori, потерянная для адекватного правового регулирования (при сохранении ему жизни, разумеется).
Это еще один еретик Новой веры, в которой государство заменяет Бога. Цивилизации, которая позволяет себе такую роскошь, осталось существовать совсем не долго на часах истории.
Sapienti sat!
Москва, 4 мая2010г.
(1) О мошенничестве понятий «государственный обвинитель», «прокурор», «прокуратура» см. «О фигуре и статусе прокурора в уголовном процессе»//ж. Адвокат, 2005, № 12.
(2) О суде присяжных, как форме корректирования степени алеантности судебных процессов см. «О сущности суда присяжных»// ж. Адвокатская палата, 2009г, № 6.
(3) Данной идеей со мной в 1999г году поделился глубоко уважаемый мною преподаватель юридического факультета Ростовского государственного университета В. Каравцов.
Когда правосудие осуществляется не на профессиональной основе, а по принципу ad hoc и в этом отделяет себя от, может быть, повседневной расправы властьпридержащего над народом, оно всегда в высокой степени алеантно, уже потому, что его инициатором выступает сам властьпридержащий, который не просто желает расправы, а желает именно суда, разговора, состязания.
Это и некоторая доля уважения к сопернику (подсудимому), а, к слову сказать, нормальное правосудие — удел избранных до сих пор, это и желание показать свое превосходство, это и общая превенция. Это то, что касается отношений «власть- народ- личность». Но и в самом народе судебные процедуры, ранее до разделения властей носили в высшей степени эмоциональный характер, поскольку отправлялись всем миром и по принципу праздности, свободы от повседневной рутины. Обвинители — простые граждане, народ — сопереживающий зритель.
Накал страстей здесь был обеспечен самой процедурой. Уровень алеантности, степень сопереживания и вовлеченности в процесс, ритуал, была равнозначна, как со стороны обвинения, так и со стороны защиты, так как обвинителем и подсудимым люди становились лишь на время данного действия, в определенном месте (судилище), пользовались доселе недоступными им масками, полномочиями, правами.
Вот здесь -то для зрителя, на понятном ему языке ордалии, судебных речей, поединков и прочее развертывалась состязательность и агональность. Признание здесь лица виновным противоречила естественному ходу вещей, так как сам ход вещей естественным образом отправлялся ритуалом (игра переводила сформулированное заранее бытие в возможности в действительность).
Пока есть становление — нет ставшего, когда есть ставшее — нет становления. Развязка была убедительна, ни о каком обжаловании речь здесь не шла, поскольку процесс удовлетворял всех. Еще раз напомню — правосудие, судебный процесс ранее не был обязателен по каждому преступлению, это была форма дополнительной социальной деятельности, почти легально, как сказали бы сегодня, существовали институты мести, дуэли, войны, военных походов, наемных убийц и прочее.
Предаваемый суду, как правило, был высокого сословия, конечно при желании мог сбежать, хотя это было бессмысленно, так как в древности ссылка и изгнание были приравнены к смертной казни. Ритуал исполнял свою функцию — снимал социальные противоречия в полном объеме, если он их не снимал, то кооптировал в «круг человека», тем самым обеспечивая их адаптацию, посвящение.
Теперь посмотрим, что стало с правосудием с претворением в жизнь Теории разделения властей в современном государстве. Разделение властей — это прежде всего изоляция каждой ветви власти от любой другой деятельности, которая, соответственно, в эту ветвь власти не входит. Далее — запрет на занятие какой — либо другой деятельностью.
Как следствие, сегодня мы имеем судью, который прежде, чем стать судьей, как минимум 5 лет проучился на юридическом факультете, затем 5 лет отработал, затем получил пожизненное назначение на должность, с запретом занятия любой другой деятельностью.
Что это означает с точки зрения отправления ритуала? Это означает, что сущностью его жизни отныне стала пожизненное (а не одна вечность не длится дольше жизни человека) отправление правосудия. Закон людологии гласит о том, что уровень алеантности субъекта (вне зависимости от того знает он, что играет или не знает, что играет) напрямую зависит от количества участий в энтелехии парадигмы, субъектом которой он является.
Проще говоря, уровень алеантности игры падает с количеством ее повторений для одного и того же субъекта, вплоть до автоматизации его действий, стабилизации их образом, о котором писал М. К. Петров, с вытеснением из сознания субъекта (целевой причины) какой — либо социальной нагрузки таких действий (навык).
Посмотрим на другого участника правосудия - государственного обвинителя, представленного вообще не лицом, а государственным органом — прокуратурой в целом (1). Там вообще об алеантности не приходится говорить, так как государственные органы ее не испытывают по определению, равно, как не имеют чести, совести и достоинства. Но в любом случае, любой прокурор, поддерживающий государственное обвинение, так же юрист с 5 летним стажем обучения, как минимум.
Еще один представитель парадигмы правосудия — защитник на профессиональной основе, адвокат. Для того, чтобы стать адвокатом необходимо иметь высшее юридическое образование, двухлетний стаж работы, итого 7 лет. Ну последний представитель еще хоть как- то может разделить ту степень алеантности, которую испытывает подсудимый, все зависит от суммы обещанного гонорара (хотя и он сейчас quasi запрещен) в случае успеха.
Теперь посмотрим на две фигуры, вид которых неизменно в суде вызывает ассоциации с Алисой в Зазеркалье и Стране чудес — потерпевший и подсудимый. Ну если, фигура потерпевшего еще факультативна для нашего правосудия (не все преступления предполагают потерпевшим гражданина, физическое лицо), то подозреваемый, обвиняемый — обязательная, вне зависимости от того участвует он в суде очно или заочно ( заочное участие — это, кстати, уже совершеннейшее погружение правосудия в область «вещи для себя самой»). Нетрудно догадаться, что и потерпевший, и подсудимый не обладают тем отношением к производству по делу, которое имеет место быть у нашей тройки.
Степень алеантности здесь не то, чтобы отличается в разы, чудовищность отличия продуцирует совершенно разные парадигмы бытия. Не забудем — игра это то, что переводит материю (бытие в возможности) в форму (бытие в действительности).
Пониженная степень алеантности нашей тройки (в особенности судьи и прокурора) просто не позволяет им понять чего желает подсудимый и потерпевший, каково содержания их бытия в возможности, что они видят в содеянном, как к этому относятся, что необходимо для того, чтобы исправить совершенное.
И наоборот, абсолютно повышенная степень алеантности подсудимого и потерпевшего, а тем более отсутствие у них «именного ключа» для проникновения в парадигму правосудия (знания законов, в общем всего того, что составляет профессионализм «нашей тройки») не позволяет им даже адекватно отвечать на просто поставленные вопросы, не говоря уже о кооптировании вих бытие в возможности исправляющего начала, приводящего их к истинному состоянию самосознания и самооценки.
Эти люди присутствуют в зале суда в качестве предметов, ни не только не кооптированы в систему ритуала как участники, но они лишены такой возможности самим ритуалом в силу того, что ни его бытие в возможности (понятие преступления), ни форма его реализации (уголовно- процессуальная форма) недоступны их восприятию, а если бы даже и были доступны, то их представления, возникающие в ходе судопроизводства и позиции, которые им кажутся уместными в силу их эмоционального состояния, являются недоступным для тройки профессиональных участников, которые в силу своего статуса не могут быть на одной степени сопереживания.
Для того, чтобы правосудие снимало противоречия оно должно находиться в той же области бытия, что и потерпевший и подсудимый.
Совпадать в области бытия в возможности и энтелехии. Иначе это не правосудие, а жертвоприношение, где подсудимый — жертвенный барашек, а потерпевший — символ, элемент ритуальности, лишенной социально значимой функции.
Как это ни печально, но современное правосудие именно таково, за редким исключением под названием суд присяжных. (2) Это невозможно в любом случае, если степень алеантности в игре субъектов различна до степени абсолюта. Для судьи 1001 процесс никогда не будет, как первый для подсудимого.
Данная позиция не означает, что необходимо упразднить разделение властей, но вот, допустим, вызывать судью (3), чье решение обжалуется, в кассационную инстанцию в качестве защитника своего решения, привлечь его к обоснованию собственного приговора, вменив кассационной инстанции презумпцию неверности обжалуемого приговора, необходимости его отмены, указав, что такая ситуация возможна только по кассационной жалобе защиты, но не по представлению обвинения, — вот это действенный механизм и повышения степени алеантности судьи, и реализации механизма презумпции невиновности даже в столь куцем виде, как сегодня.
А если установить еще уголовную ответственность и прописать процедуры упрощенного привлечения к ответственности!
Необходимо четко понимать, что степень реализации бытия в возможности в действительность, а, следовательно, уровень отформатированности реальности именно данным бытием в возможности напрямую зависит от качества игровых действий участников реализации.
Правосудие с его мантиями, «выходами в процесс», трансформациями «судья — суд», «человек- подсудимый», «прокурор- государственный обвинитель», «жертва- потерпевший»- это особая сфера, игровая сфера реальности. И если мы не хотим, чтобы в конце концов правосудие вытеснило ту самую социальную нагрузку, заменив ее собой (а таково свойство любого навыка), нам необходимо поддерживать надлежащий уровень алеантности в данной парадигме, структурировав ее в соответствии с ее естественными законами организации социальной материи.
Уже сейчас из ст. 73 УПК РФ убрана истина как цель судопроизводства, вопреки презумпции невиновности вменена обязанностьдоказывания обстоятельств, исключающих преступность и наказуемость деяния, обстоятельств, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности (ст. 73 ч. 1 п. 5, 7 УПК РФ).
И понятно, что с позитивистской точки зрения здесь нет конкуренции с принципом презумпции невиновности, так как речь не идет о субъективной стороне преступления, но по сути же это правило lex specialis derogat generali, исключающее и так зыбкие элементы механизма реализации презумпции невиновности.
Для того, чтобы правосудие вернулось к своей функциональности, снятию социальных противоречий, суд при разрешении дела должен исчерпывающим образом учитывать содержание бытия в возможности подсудимого, включать его в процесс, персонифицировать его в данном процессе, структурировать единобытие, устойчивую эмоциональную связь.
В противном случае суд превращается в кухню, предназначение которой не только приготавливать пищу, но прежде всего рвать все ассоциативные и причинно — следственные связи между убийством живого существа и ежедневным необходимым во многом приятным времяпрепровождением.
Функция правосудия не в угнетении, а в убеждении посредством уголовного процесса, переубеждении, если не подсудимого, то общества как зрителя, в крайнем случае — потерпевшего, пропагандировании того, что защищает Уголовный закон.
На современном этапе развития, поскольку уже ничего не вернешь, презумпция невиновности должна быть законодательно абсолютизирована как четкий ряд механизмов противодействия обвинению, исполняемых зеркально действиям обвинения, при этом не допустимо уравнивание в правах обвинения и защиты.
Защита должна иметь и преимущества темпов, и преимущества в доказывании, так как она руководствуется прежде всего альтернативным бытием в возможности обвинительному, не базирующемуся на фактах, которыми располагает обвинение с начала возбуждения уголовного дела. Только в данном случае возможно воссоздание и возврат функции правосудия.
Полномочия защитника по сбору доказательств, именно доказывание как форма «прикосновения» к любой реальности должна быть законодательно регламентирована и не подвергаться сомнению, правила получения доказательств защитником должны быть столь же регламентированы, как и для стороны обвинения, их не принятие или оспаривание — право стороны обвинения перед судом.
Защита лишена в своем сборе доказательств применения на их основе насилия, или отмены ранее состоявшихся решений субъектов предварительного расследования — это вполне достаточный круг компетенции,- поддерживающий именно специфический характер предварительного следствия. Защита ни в коем случае не должна быть делом частного характера, или ограничиваться материально- техническими ресурсами подзащитного.
Понятно, в состязательной борьбе государство vs гражданина, последний не выиграет. Но применять нынешнее правосудие к народу — это хуже любой тирании и деспотии, это чревато не только революциями, а катастрофой.
Отдельной темой стоят судебные процедуры и регламенты, которые сегодня носят символически игровой характер, но необходимо продумывать их качество с тем, чтобы они вызывали полное кооптирование субъекта в парадигму правосудия, растворяли его в себе. Это не шаманизм, — а природа человека, — игра самоорганизует любую социальную материю, творит форму. О том же, что подсудимый вправе по любому составу, в том числе и гражданско — правовому, судиться судом присяжных, мы умалчиваем, как о вещи очевидной и сомнений не вызывающей.
***
В заключении хотелось бы отметить, что правосудие — такая же парадигма бытия, как и любая другая.
Благодаря закону, она искусственно обретает себя в двух противоречиях бытия в возможности (виновен- невиновен), соответственно ее целевой причиной является — познание и фиксация результата познания.
Ее движущей причиной являются участники судопроизводства, наделенные специальными статусами.
Формальная причина обретает себя в реализации процессуальной формы, следовании закону, дуализм целевой причины рождает состязательность, которая выливается в игровое противостояние высокой степени алеантности (игру), материальная причина — представлена снятым бытием в возможности (значимостью только одного из первичных двух противоречий). Состязательность и игра будут лишь тогда, когда оба противоречия (виновен- невиновен) будут уравновешены согласно открытому более 2000 лет назад Стагиритом закону бытия в возможности.
В противном случае, когда каждое из противоречий не будет казаться истинным в отношении другого, не будет никакого правосудия. В обычных играх это называется жульничеством.
На сегодня наша уголовно- процессуальная форма не позволяет снимать такие противоречия, но это вопрос отдельной работы.
Хотелось бы пояснить -первым шагом к построению правосудия является четкое понимание того, что оно существует только как форма снятия равнозначных противоречий бытия в возможности. Развитие института презумпции невиновности, перевода его из предположения в законодательно регулируемое положение — только первый шаг.
Затем предстоит разработать форму снятия данных двух противоречий. Наиболее оптимально приближенной сегодня — является суд присяжных, но и он недостаточно игровой, присяжные не кооптируются в судебный процесс всецело настолько, чтобы игра начинала управлять их суждением. Говоря о форме снятия противоречий, мы имеем в виду именно управление игрой, написание правил данной игры и ее обеспечение- вот в этом задача государства.
Серьезность рождается там, где люди либо не знают, что они играют, либо играют людьми. Необязательно доводить до сведения субъектов правосудия игровой характер бытия той деятельности, в которой они заняты, но сама государственная власть, занятая управлением всей социальной системы, именуемой государством, должна помнить об этом. И еще одно — управлять игрой можно только через установление правил, насильно играть заставить нельзя — это то, что лежит в основе любой демократии, которую так усиленно пытается построить современность.
Не понимание опасности дальнейшей фиктивности презумпции невиновности, при медиатизации данного института как формы охраны против злоупотребления при уголовном преследовании всех и каждого, чревато гибелью Западной цивилизации в целом, так как правосудием в данном ключе в скором времени, будет утрачена способность вообще адекватно коммуницировать, а не то, что снимать социальные противоречия.
При этом следует отметить, что бытие в возможности, реализуется в область действительного в любом случае, если человек остается по обвинительному приговору суда уверенным в своей невиновности — то это еще одна область a priori, потерянная для адекватного правового регулирования (при сохранении ему жизни, разумеется).
Это еще один еретик Новой веры, в которой государство заменяет Бога. Цивилизации, которая позволяет себе такую роскошь, осталось существовать совсем не долго на часах истории.
Sapienti sat!
Москва, 4 мая2010г.
(1) О мошенничестве понятий «государственный обвинитель», «прокурор», «прокуратура» см. «О фигуре и статусе прокурора в уголовном процессе»//ж. Адвокат, 2005, № 12.
(2) О суде присяжных, как форме корректирования степени алеантности судебных процессов см. «О сущности суда присяжных»// ж. Адвокатская палата, 2009г, № 6.
(3) Данной идеей со мной в 1999г году поделился глубоко уважаемый мною преподаватель юридического факультета Ростовского государственного университета В. Каравцов.
Рустам Павлович, спасибо за Ваш людологический обзор. Я считаю, что в настоящее время понятие презумпция невиновности подменено понятием презумпция виновности.
Великолепное исследование, хотя выводы и не бесспорны. Я полагаю, что профессиональным участникам судопроизводства, можно создать условия для адекватно-азартного восприятия процесса, для истинной состязательности. Было бы желание…
Нынешняя система уголовного судопроизводства «ЭТО НЕ ПРАВОСУДИЕ, А ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ, где подсудимый — жертвенный барашек, а потерпевший — символ, элемент ритуальности, лишенной социально значимой функции».
Идея «вызывать судью (3), чье решение обжалуется, в кассационную инстанцию в качестве защитника своего решения…» мне конечно очень близка по духу, но вряд ли когда ни будь, в обозримом будущем, будет реализована. Государство никогда не согласится на столь радикальный метод проверки законности судебных решений, т.к. заинтересовано в возможности собственного влияния на ход исполнения судебных ритуалов.
кстати ранее в советском судопроизводстве существовало право суда написать возражение на жалобу или представление, приобщить его к делу и направить в суд кассационной инстанции
Данте в Божественной комедии утверждал, что на воротах ада имеется надпись: «Оставь надежду всяк сюда входящий»! Не правда ли такая вывеска на здании суда была бы вполне уместна, т.к. отражала бы истинную суть современных судов в России.
Спасибо коллеги! Очень приятно получать столь лестные отзывы. К сожалению, надо реформировать нашу систему, иначе недалеко до прямого насилия над представителями власти (типа Ингушетии, Дагестана, Чечни).
Руки давно чешутся, но мы народ терпеливый :-))
думаю. что в данном случае не уместно прикрывать неграмотность, леность и отсутствие культуры терпеливостью
Реформа системы судопроизводства действительно назрела, особенно в уголовной и административной сфере, т.к. подсудимый, как и лицо привлекаемое к административной ответственности, чаще всего вообще не представляют никаких доказательств, надеясь на презумпцию невиновности, т.е. все доказательства представляются только стороной обвинения, и суд вынужден давать оценку именно им, и свое решение основывать только на них.
В отсутствие альтернативных доказательств, решения и обосновываются только доказательствами обвинения...
Активность должна быть у обоих сторон.