16.1
Под универсальным мы понимаем такое познание, которое самодостаточно относительно самое себя и очерчено кругом тех методов и приемов, которые в одинаковой степени применимы как к данному частному кругу вопросов, так и к любому другому, но при этом не претерпевают обтачивания именно к данной проблематики, т.е. сами по себе являются универсальными по отношению к предмету своего исследования. Заметим, что именно это должно быть присуще уголовному праву, как системе познания, ибо то, с чем работает уголовное право лишено трансцендентного характера и в отношении преступления всегда действует презумпция ясности и отчетливости представления[1].
Необходимо отметить, что данное понимание преступления необходимо должно быть обезличено и лишено именно личной оценки, всего того субъективного, что, в конечном счете, определяет объективность представления. Если философия считала объективностью то, что есть сущность самого явления, озвученное устами самого философа и выдержавшее испытание временем и преемственностью познания потомков, то сегодняшний день говорит нам об объективности, как о подлинном соответствии действительности представлению о ней. Юриспруденция достаточно часто оперирует понятием истины, умалчивая о критериях и, понимая всю условность того, что называемо ею истиной. Истина, прежде всего, - то, что не требует доказательства для самое себя, для того, чтобы констатировать бытие самое себя. Установить истину, повлияв на нее, настолько же романтическая позиция, как и обнаружение данной истины в рамках процедуры, претендующей на установление истины. Именно поэтому мы не говорим о том, что наша цель – истинность представления о преступлении. Понятие преступления всегда носит зависимый характер, оно зависимо от идеологии, «классового правосознания» и прочих факторов (называть их можно, как угодно, факт в том, что данная зависимость при всей своей нежелательности есть объективная заданность в процессе познания природы преступления)[2].
Вопрос о том, почему это действительно именно так, не сводится к пониманию процесса познания как формообразования новой реальности (Артур Шопенгауэр). И мы не можем потребовать от каждого правоприменителя, от каждого работника правоохранительных органов, чтобы он проходил путь философии в обнаружении истинности представления о преступлении. Это должна сделать власть, которая требует доверия к тем выводам и положениям, которые кладутся в основу бытия идеологии государства, идеологии общества. В этом отношении власть – это философия действия. Но власть (государство) не делает этого; наоборот, государство ориентируется на законодателя, вернее, на то, что мы называем законодателем, за этой удобнейшей маской, которая сглатывает все противоречия любого рассуждения(отличная форма прикрытия). В конечном счете то, что мы называем объективными положениями, то, что мы преподаем, как истину, как академические курсы наших университетов, оказывается заложником условностей, облеченных в понятие государство, власть, политика, справедливость, «законодатель» и пр. Мы не можем предоставить отдельно взятому индивидууму органона по познанию того, что есть преступление, без того, чтобы он вечно не оглядывался на элементы продуктов внеличного познания. Если это среда науки, то данная ситуация может быть отнесена в счет непознаваемости любого предмета познания (предубеждение против истины диалектики), но если это среда правоприменителей — следователей, судей, прокуроров), тех, от кого зависит судьба человека, а порой и государства, ибо причинно-следственная связь общего и индивидуального в социуме – это всегда некоторая загадка, которую и призвано решить право, предписав в своих нормах ясность ожидаемого и воплощаемого поведения субъектов, то это коррупция и преступное государственно – подобное сообщество. Разрыв между частным суждением компетентного человека (правоприменителя) и суждением общего содержания, выражаемого, к примеру, доктринальными позициями, озвученными на страницах периодической печати, сейчас достиг того состояния, при котором мы уже канонизируем представления теории и практики, как самоизолированные области, которые настолько не связаны между собой, что противоречие их представлений по одному и тому же вопросу понимается нами не как негативное явление, а как доказательство нашей правоты относительно невозможности совпадения данных областей познания. Признать эту ситуацию удовлетворительной нельзя, ибо именно она есть основание для бытия таких явлений как «Государство – преступник» . Коррупционер, должностное лицо совершает преступления не потому, что его нравственные устои или правосознание прогнило и извращено, это идеалистический подход, нет. Сегодняшний день требует от человека чувственного (сенсуалистического) отношения к объектам вынесенным за пределы непосредственно чувственного восприятия, абстракциям (государство, законность, право, справедливость). Эти понятия сегодня не персонифицированы в достаточной степени, более того, они не корреспондируют уверенность, которая должна рождаться из знания причинно-следственной связи социальных явлений. Соответственно, люди находят стабилизацию равновесия чувственного и рационального не в канонизированных положительных образах, корреспондируемых в вышеперечисленных абстракциях, а том, что действительно несет в себе четкость и ясность, как причинно-следственных связей, так и уверенность в своем представлении о данной реальности, данные формы и обретают доктринальное название коррупции или организованной преступности. На самом же деле сегодняшнее состояние этих явлений показывает, что они давно уже покинули сферу негативного восприятия и превратились в социально — приемлемые институты. Если прибавить к этому такие факторы влияния, как бездумное заимствование форм понимания преступления из западно-правовых систем, учет «российской специфики», анализ преступления только исходя из позитивного права, опирающегося на обобщенную до предела казуистику, смещенную в поле общих конструкций, непроработанность вопроса латентной преступности, отсутствие единого понимания преступления вне рамок позитивной юриспруденции, – то вопрос о гносеологическом понимании преступления будет казаться вообще неразрешимым (в принципе, таковым он и признается). Для того, чтобы решить задачи универсального понимания преступления необходимо выработать такое представление о преступлении, которое было бы неизменно вне зависимости не только от течения времени, но так же и от индивидуальных позиций любых познающих субъектов, т. е. оно должно быть стабилизировано относительно самое себя при любых обстоятельствах. Если быть внимательным, то легко заметить, что желание стабилизированности представления – это естественное стремление любой реальности. Применительно к научной среде оно, например, выражает себя в не принятии всего нового, необходимости первичного приобщения к тем взглядам и позициям, которые детерминируют данное представление. Другой формой является просто отсутствие определения преступления[3]. При таком подходе упор делается на оперативное реагирование, которое открыто любому проявлению того, что не определяется, как преступление, правда это носит характер предпосылки правового произвола, но здесь опять же вступает в силу обобщенная казуистика, которая есть равновесие (а значит и стабилизация) чувственного и идеального (статья Особенной части). Действительно, знакомясь с ней необходимо должен быть уверен, что преступления, указанные в данной статье имеют место быть в реальности, а при знакомстве с реальностью необходимо должен быть уверен, что в УК должна быть статья, реагирующая на данное «нехорошее» обстоятельство жизни. В любом случае индивидуальному разуму необходима уверенность в том, что его суждение есть суждение правоты, и, если делать это на основе идеологии (как это имело место в нашем недавнем прошлом), то это путь временного успокоения, ибо идеология имеет не совсем надежный материальный носитель – человека, вне его она лишь проект пропаганды.
Вышеназванное (но не раскрытое) ставит перед нами задачи по формированию органона понимания, опознавания, структурирования того, что отражается в наших представлениях, как преступление. И этот органон должен обладать следующими свойствами.
1. Быть одинаково применимым как в рамках общественных форм познания (науки), так и отдельным субъектом познания, никак не связанным с данной общественной формой познания.
2. Быть доступным по восприятию неперсонифицированному кругу лиц. Быть имманентно присущим по форме познания данному неперсонифицированному кругу лиц. Данное положение позволит упразднить то, что называемо нами моралью, ибо именно мораль является самым большим аргументом для разного рода политических и других спекуляций в рамках политического большинства, чтобы убедиться в опасности данного положения, можно ознакомиться с любой работой французских просветителей или Ф. Ницше (отказаться от морали, чтобы жить ею).
3. Исчерпывающим образом интерпретировать реальность: право должно быть не только практически применимым, но и политически применимым. Юриспруденция не должна ориентироваться на политику, на государственность в ее фривольности общения с народом, право должно быть областью допустимо возможного, притом, что власть должна обеспечивать воплощение возможного в действительное.
4. В своем применении данное орудие познания должно давать в качестве результата такие выводы, которые не были бы самодостаточными только относительно самое себя, но подвергались бы моделированию на основе формалистического отношения. Юриспруденция должна говорить формулами, структура которых неизменна, а содержание варьируемо относительно времени, человеческого фактора и прочее (это и есть воплощение диалектического противоречия на благо народа, когда последний всегда знает, что ждать от власти).
5. Органон в своем практическом применении должен охватывать все области, в которых возможно обнаружить то, что называемо преступлением. Дифференциация форм бытия преступления не должна относиться на счет многообразия форм действительности (позиция представителей школы «Философия жизни»), а органически посредством добросовестного анализа включаться в систему представлений относительно преступления.
Соответственно путь познания, который мы проделаем, будет иметь следующую структуру.
1. Определение проблематики:
1.1. Сфера бытия предмета исследования. Анализ данной сферы.
1.1.2. Временной анализ (исторический).
— по кругу носителей представления.
— соотношение представлений в зависимости от различных факторов
— соотношение представления и реального применительно к предмету исследования.
Примечание.Т.к. мы исследуем только отдельный вопрос с определенной целью, то мы позволим себе не хронометрировать анализ в рамках научности (истории), так как сама по себе постановка подобной проблематики выходит за рамки должно ожидаемого исторического чутья.
2. Структура представления и его воплощение в действительность самого по себе (сущность):
2.1. По субъектам (качество и количество, дифференцированное применительно к конкретным условиям и обстоятельствам);
2.2. Соотношение субъекта и действительности, притом, что представление есть то, благодаря чему вообще возможно соотносить субъекта и действительность;
2.3. Компаративный анализ;
2.4. Формулирование (структурирование формул), при которых все известные случаи унифицируются относительно одного правила построения;
2.5. Формирование тезауруса форм бытия предмета исследования (преступления) относительно ретроспективного анализа, по отношению к настоящему, соотносительно с будущим.
3. Анализ того, благодаря чему именно данные формы обнаруживают самое себя в действительности:
3.1. Рассмотрение основных форм рассуждения, основанных на универсальной формулировке (методе) явлений, обнаруживающих свою принадлежность к понятию преступления;
4. Выработка практических рекомендаций относительно дня сегодняшнего и будущего:
4.1. Относительно понимания предмета исследования;
4.2. Относительно правоприменения;
4.3.Относительно организации правоприменения (система правоохранительных органов, система уголовного процесса, система уничтожения данного явления (наказание, имеющее целью исправление);
Итак, если суммировать вышесказанное, то нам предстоит осветить следующие положения:
1. Понятие преступления;
2. Механизм образования понятия преступления у разных субъектов познания;
3. Метод, который используется для понимания преступления, и тот метод, который должен быть использован для универсального понимания преступления;
4. Универсальную картину бытия преступления (как явления действительности) в социуме.
Универсальное понятие преступления – это, прежде всего, определение, которое могло бы синтезировать в себе противоречия индивидуального бытия в возможности различного круга лиц и социально активных образований.
[1] Как справедливо отметил Пусторослев: неизвестно, что кладется в основу властями понимания того или иного акта, как преступления.
[2] Пионтковкий с справедливо отмечал: преступление – понятие политическое, состав преступления – юридическое.
[3] см. например, материалы Конвенции по организованной преступности, где было выработано положение сознательного отказа от определения преступления.
Под универсальным мы понимаем такое познание, которое самодостаточно относительно самое себя и очерчено кругом тех методов и приемов, которые в одинаковой степени применимы как к данному частному кругу вопросов, так и к любому другому, но при этом не претерпевают обтачивания именно к данной проблематики, т.е. сами по себе являются универсальными по отношению к предмету своего исследования. Заметим, что именно это должно быть присуще уголовному праву, как системе познания, ибо то, с чем работает уголовное право лишено трансцендентного характера и в отношении преступления всегда действует презумпция ясности и отчетливости представления[1].
Необходимо отметить, что данное понимание преступления необходимо должно быть обезличено и лишено именно личной оценки, всего того субъективного, что, в конечном счете, определяет объективность представления. Если философия считала объективностью то, что есть сущность самого явления, озвученное устами самого философа и выдержавшее испытание временем и преемственностью познания потомков, то сегодняшний день говорит нам об объективности, как о подлинном соответствии действительности представлению о ней. Юриспруденция достаточно часто оперирует понятием истины, умалчивая о критериях и, понимая всю условность того, что называемо ею истиной. Истина, прежде всего, - то, что не требует доказательства для самое себя, для того, чтобы констатировать бытие самое себя. Установить истину, повлияв на нее, настолько же романтическая позиция, как и обнаружение данной истины в рамках процедуры, претендующей на установление истины. Именно поэтому мы не говорим о том, что наша цель – истинность представления о преступлении. Понятие преступления всегда носит зависимый характер, оно зависимо от идеологии, «классового правосознания» и прочих факторов (называть их можно, как угодно, факт в том, что данная зависимость при всей своей нежелательности есть объективная заданность в процессе познания природы преступления)[2].
Вопрос о том, почему это действительно именно так, не сводится к пониманию процесса познания как формообразования новой реальности (Артур Шопенгауэр). И мы не можем потребовать от каждого правоприменителя, от каждого работника правоохранительных органов, чтобы он проходил путь философии в обнаружении истинности представления о преступлении. Это должна сделать власть, которая требует доверия к тем выводам и положениям, которые кладутся в основу бытия идеологии государства, идеологии общества. В этом отношении власть – это философия действия. Но власть (государство) не делает этого; наоборот, государство ориентируется на законодателя, вернее, на то, что мы называем законодателем, за этой удобнейшей маской, которая сглатывает все противоречия любого рассуждения(отличная форма прикрытия). В конечном счете то, что мы называем объективными положениями, то, что мы преподаем, как истину, как академические курсы наших университетов, оказывается заложником условностей, облеченных в понятие государство, власть, политика, справедливость, «законодатель» и пр. Мы не можем предоставить отдельно взятому индивидууму органона по познанию того, что есть преступление, без того, чтобы он вечно не оглядывался на элементы продуктов внеличного познания. Если это среда науки, то данная ситуация может быть отнесена в счет непознаваемости любого предмета познания (предубеждение против истины диалектики), но если это среда правоприменителей — следователей, судей, прокуроров), тех, от кого зависит судьба человека, а порой и государства, ибо причинно-следственная связь общего и индивидуального в социуме – это всегда некоторая загадка, которую и призвано решить право, предписав в своих нормах ясность ожидаемого и воплощаемого поведения субъектов, то это коррупция и преступное государственно – подобное сообщество. Разрыв между частным суждением компетентного человека (правоприменителя) и суждением общего содержания, выражаемого, к примеру, доктринальными позициями, озвученными на страницах периодической печати, сейчас достиг того состояния, при котором мы уже канонизируем представления теории и практики, как самоизолированные области, которые настолько не связаны между собой, что противоречие их представлений по одному и тому же вопросу понимается нами не как негативное явление, а как доказательство нашей правоты относительно невозможности совпадения данных областей познания. Признать эту ситуацию удовлетворительной нельзя, ибо именно она есть основание для бытия таких явлений как «Государство – преступник» . Коррупционер, должностное лицо совершает преступления не потому, что его нравственные устои или правосознание прогнило и извращено, это идеалистический подход, нет. Сегодняшний день требует от человека чувственного (сенсуалистического) отношения к объектам вынесенным за пределы непосредственно чувственного восприятия, абстракциям (государство, законность, право, справедливость). Эти понятия сегодня не персонифицированы в достаточной степени, более того, они не корреспондируют уверенность, которая должна рождаться из знания причинно-следственной связи социальных явлений. Соответственно, люди находят стабилизацию равновесия чувственного и рационального не в канонизированных положительных образах, корреспондируемых в вышеперечисленных абстракциях, а том, что действительно несет в себе четкость и ясность, как причинно-следственных связей, так и уверенность в своем представлении о данной реальности, данные формы и обретают доктринальное название коррупции или организованной преступности. На самом же деле сегодняшнее состояние этих явлений показывает, что они давно уже покинули сферу негативного восприятия и превратились в социально — приемлемые институты. Если прибавить к этому такие факторы влияния, как бездумное заимствование форм понимания преступления из западно-правовых систем, учет «российской специфики», анализ преступления только исходя из позитивного права, опирающегося на обобщенную до предела казуистику, смещенную в поле общих конструкций, непроработанность вопроса латентной преступности, отсутствие единого понимания преступления вне рамок позитивной юриспруденции, – то вопрос о гносеологическом понимании преступления будет казаться вообще неразрешимым (в принципе, таковым он и признается). Для того, чтобы решить задачи универсального понимания преступления необходимо выработать такое представление о преступлении, которое было бы неизменно вне зависимости не только от течения времени, но так же и от индивидуальных позиций любых познающих субъектов, т. е. оно должно быть стабилизировано относительно самое себя при любых обстоятельствах. Если быть внимательным, то легко заметить, что желание стабилизированности представления – это естественное стремление любой реальности. Применительно к научной среде оно, например, выражает себя в не принятии всего нового, необходимости первичного приобщения к тем взглядам и позициям, которые детерминируют данное представление. Другой формой является просто отсутствие определения преступления[3]. При таком подходе упор делается на оперативное реагирование, которое открыто любому проявлению того, что не определяется, как преступление, правда это носит характер предпосылки правового произвола, но здесь опять же вступает в силу обобщенная казуистика, которая есть равновесие (а значит и стабилизация) чувственного и идеального (статья Особенной части). Действительно, знакомясь с ней необходимо должен быть уверен, что преступления, указанные в данной статье имеют место быть в реальности, а при знакомстве с реальностью необходимо должен быть уверен, что в УК должна быть статья, реагирующая на данное «нехорошее» обстоятельство жизни. В любом случае индивидуальному разуму необходима уверенность в том, что его суждение есть суждение правоты, и, если делать это на основе идеологии (как это имело место в нашем недавнем прошлом), то это путь временного успокоения, ибо идеология имеет не совсем надежный материальный носитель – человека, вне его она лишь проект пропаганды.
Вышеназванное (но не раскрытое) ставит перед нами задачи по формированию органона понимания, опознавания, структурирования того, что отражается в наших представлениях, как преступление. И этот органон должен обладать следующими свойствами.
1. Быть одинаково применимым как в рамках общественных форм познания (науки), так и отдельным субъектом познания, никак не связанным с данной общественной формой познания.
2. Быть доступным по восприятию неперсонифицированному кругу лиц. Быть имманентно присущим по форме познания данному неперсонифицированному кругу лиц. Данное положение позволит упразднить то, что называемо нами моралью, ибо именно мораль является самым большим аргументом для разного рода политических и других спекуляций в рамках политического большинства, чтобы убедиться в опасности данного положения, можно ознакомиться с любой работой французских просветителей или Ф. Ницше (отказаться от морали, чтобы жить ею).
3. Исчерпывающим образом интерпретировать реальность: право должно быть не только практически применимым, но и политически применимым. Юриспруденция не должна ориентироваться на политику, на государственность в ее фривольности общения с народом, право должно быть областью допустимо возможного, притом, что власть должна обеспечивать воплощение возможного в действительное.
4. В своем применении данное орудие познания должно давать в качестве результата такие выводы, которые не были бы самодостаточными только относительно самое себя, но подвергались бы моделированию на основе формалистического отношения. Юриспруденция должна говорить формулами, структура которых неизменна, а содержание варьируемо относительно времени, человеческого фактора и прочее (это и есть воплощение диалектического противоречия на благо народа, когда последний всегда знает, что ждать от власти).
5. Органон в своем практическом применении должен охватывать все области, в которых возможно обнаружить то, что называемо преступлением. Дифференциация форм бытия преступления не должна относиться на счет многообразия форм действительности (позиция представителей школы «Философия жизни»), а органически посредством добросовестного анализа включаться в систему представлений относительно преступления.
Соответственно путь познания, который мы проделаем, будет иметь следующую структуру.
1. Определение проблематики:
1.1. Сфера бытия предмета исследования. Анализ данной сферы.
1.1.2. Временной анализ (исторический).
— по кругу носителей представления.
— соотношение представлений в зависимости от различных факторов
— соотношение представления и реального применительно к предмету исследования.
Примечание.Т.к. мы исследуем только отдельный вопрос с определенной целью, то мы позволим себе не хронометрировать анализ в рамках научности (истории), так как сама по себе постановка подобной проблематики выходит за рамки должно ожидаемого исторического чутья.
2. Структура представления и его воплощение в действительность самого по себе (сущность):
2.1. По субъектам (качество и количество, дифференцированное применительно к конкретным условиям и обстоятельствам);
2.2. Соотношение субъекта и действительности, притом, что представление есть то, благодаря чему вообще возможно соотносить субъекта и действительность;
2.3. Компаративный анализ;
2.4. Формулирование (структурирование формул), при которых все известные случаи унифицируются относительно одного правила построения;
2.5. Формирование тезауруса форм бытия предмета исследования (преступления) относительно ретроспективного анализа, по отношению к настоящему, соотносительно с будущим.
3. Анализ того, благодаря чему именно данные формы обнаруживают самое себя в действительности:
3.1. Рассмотрение основных форм рассуждения, основанных на универсальной формулировке (методе) явлений, обнаруживающих свою принадлежность к понятию преступления;
4. Выработка практических рекомендаций относительно дня сегодняшнего и будущего:
4.1. Относительно понимания предмета исследования;
4.2. Относительно правоприменения;
4.3.Относительно организации правоприменения (система правоохранительных органов, система уголовного процесса, система уничтожения данного явления (наказание, имеющее целью исправление);
Итак, если суммировать вышесказанное, то нам предстоит осветить следующие положения:
1. Понятие преступления;
2. Механизм образования понятия преступления у разных субъектов познания;
3. Метод, который используется для понимания преступления, и тот метод, который должен быть использован для универсального понимания преступления;
4. Универсальную картину бытия преступления (как явления действительности) в социуме.
Универсальное понятие преступления – это, прежде всего, определение, которое могло бы синтезировать в себе противоречия индивидуального бытия в возможности различного круга лиц и социально активных образований.
[1] Как справедливо отметил Пусторослев: неизвестно, что кладется в основу властями понимания того или иного акта, как преступления.
[2] Пионтковкий с справедливо отмечал: преступление – понятие политическое, состав преступления – юридическое.
[3] см. например, материалы Конвенции по организованной преступности, где было выработано положение сознательного отказа от определения преступления.
